«Однажды мне посоветовали найти богатого человека»
В переговорной хосписа, где сотрудники собираются на «летучки», стоит стенд, со стикерами двух цветов – красного и зеленого. На каждом – имя, диагноз и телефон. Красные – это те, кто сейчас находится под опекой «Анастасии». Зеленые – это те, кто недавно ушли из жизни, но хоспис продолжает держать связь с их близкими.
«Анастасия» существует исключительно благодаря пожертвованиям и грантам. Государство в лице тверского губернатора не оказывает поддержки. Несмотря на то, что в федеральных территориальных программах предусмотрено финансирование выездных паллиативных служб, в бюджете Тверской области этой строки нет.
Зато есть планы в скором времени открыть министерство по IT-технологиям, для Твери это, видимо, актуальней.
Не помогло даже заступничество министра здравоохранения Татьяны Голиковой, с которой отец Александр Шабанов недавно смог пообщаться лично.
По его словам, тверской губернатор Игорь Руденя относится к некоммерческому сектору без особого интереса, а его предшественник и вовсе пытался лишить «Анастасию» помещения.
Тогда заступилась Чулпан Хаматова, но сейчас сдвинуть ситуацию с мертвой точки и заручиться поддержкой государства не удается даже с помощью Нюты Федермессер: на ее обращения губернатор не отреагировал.
Сейчас у «Анастасии» четыре регулярных спонсора. Проходят благотворительные сборы на различных площадках, в том числе на Planeta.ru, и концерты с участием столичных знаменитостей. Раз в год отец Александр, увлеченный историей Кельтской церкви и культурой Ирландии, — о них он написал и научные статьи, и книги, — проводит в Твери день святого Патрика – это дает свой всплеск пожертвований.
И все же хоспис на грани выживания. В этом причина, почему до сих пор не удается отремонтировать здание в Суховерково: о. Александр опасается, что на обслуживание стационара ему просто не хватит средств. «Ориентир для нас — московские хосписы и фонд «Вера». Там все работает правильно. Зарплата врачей, содержание, питание – за счет государства. А вся красота, уют – за счет фонда и волонтеров», – объясняет он.
Убеждать потенциальных жертвователей в том, что именно хоспис нуждается в их поддержке, непросто. «Однажды мне посоветовали: найди богатого человека, которого самого так или иначе коснулась онкология, он поймет твои нужды, — делится отец Александр. —
Через знакомых мне устроили встречу с бизнес-вуман, которая уже долго болела, активно лечилась. Она меня слушала час, кивала. Ничего не пообещала. А когда я ушел, устроила скандал тем, кто эту встречу организовал».
Убедительным, по мнению отца Александра, должен служить и аргумент о том, что хосписы, причем не только выездные, но и стационарные, уже открыты во многих городах России: Смоленске, Пскове, Рязани, Самаре – а в Твери, в непосредственной близости от Москвы, его нет.
«У меня за спиной шушукались: черные риэлторы пришли»
Прося господдержки для хосписа, отец Александр уверяет местные власти: «У нас ведь нет конкурентных амбиций. Мы готовы делиться опытом, специалистами, а потом уйти в сторону оказания психологической помощи». Но его не слышат.
«Одна из проблем, с которыми мы сталкивались в самом начале нашей работы и продолжаем сталкиваться сейчас – неверие, — переживает о. Александр. — Поначалу у меня за спиной шушукались: «Черные риэлторы пришли», думали, мы ищем одиноких больных и заставляем их переписывать на нас квартиры. Спорить было бесполезно, не докажешь ведь, что ты Гэндальф, а не Саруман».
Он сам похож на доброго волшебника из «Властелина колец» — не внешне, по духу. И по тому, как спешит помочь. И по тому, что, наверное, в глубине души знает: «зло в последней битве проиграет». А пока отсутствие в городе хосписа – бесплатной помощи умирающим называет гуманитарной и антропологической катастрофой.
Мы говорим с о. Александром почти четыре часа. За это время бригада врача и медсестер успела дважды выехать на вызовы, принять обращение нового пациента (мужчина, инсульт и опухоль мочевого пузыря), обсудить предстоящие выезды и тактику ведения новых больных. А мы в разговоре переходим от помощи медицинской к помощи духовной.
Я видел чудо преображения
«Я из семьи медиков, мой отец был заслуженным хирургом России и главным хирургом Твери. Медицина для меня была частью детского и подросткового опыта», — делится отец Александр.
— По вашему опыту, как часто к умирающему вызывают священника?
— Обычно это делают верующие родственники или сами верующие больные. Вы знаете, каков процент верующих среди населения нашей страны? Вот. Небольшой. Примерно таков он и среди наших подопечных. И до сих пор устойчив миф, что звать священника надо только при самом конце.
— О чем чаще всего говорят умирающие и их близкие?
— Умирающие – о разном, я не могу выявить здесь какие-то закономерности. А вот у близких общий запрос: «Как он? Долго ли осталось?» И крик отчаяния: «Нам никто ничего не говорит», имея в виду обычно врачей, конечно.
Иногда я сам беру на себя смелость начать сложный разговор. Если я вижу, что речь идет о терминальной стадии, могу предупредить родственников: знаете ли вы, что будет происходить?
Вы видели, как человек умирает? Я объясняю, чтобы они не пугались, всю физиологию процесса. Что нужно сделать и каким образом. Спасибо за такие советы, конечно, не говорят, но внимательно слушают.
— Бывает ли, что больной просит: останьтесь со мной до конца, держите меня за руку, мне страшно?
— Мне попадались такие рассказы, в том числе и в интернете. Не хочу никого обидеть, но часто они проходят своеобразную литературную обработку. Надо понимать, что онкологические больные редко уходят в сознании. В результате страданий, под действием препаратов сознание или фрагментарное, или затемнено, человек жив, но в своем мире. Он уже находится на глубине, он не с нами. Это может продолжаться до 3 дней, потом наступает смерть.
Иногда человек уходит очень быстро, и подержать его за руку я просто не успеваю. Но всегда можно молиться. Если рядом нет священника, можно молиться своими словами. Об этом мне рассказывала однажды Фредерика де Грааф – духовная дочь митрополита Антония Сурожского и специалист в области паллиатива. Она говорит:
«Когда я вижу, что человек уже не слышит и не реагирует, я начинаю говорить о нем с Христом, который стоит между нами».
Но все же по нашему опыту могу сказать: держать больного за руку – это очень важно. Даже если человек без сознания.
— Священник, работающий в хосписе, отличается от приходского священника, навещающего больного?
— У меня еще до того, как я стал работать в паллиативе, был опыт посещения умирающих, и он кардинально отличается от того, что я получил позднее в хосписе.
Когда священника приглашают домой к инкурабельному больному, он часто к этому не очень готов. Он на чужой территории, вырван из своих забот, потом у него еще служба, крестины, занятия в воскресной школе. А тут – умирание.
Поэтому священник очень часто старается сделать все быстро: достать, что нужно, оперативно прочитать, помазать, причастить и идти дальше. И он уходит. Родственники благодарят, а сам больной может быть и ничего не понял.
Если говорить обо мне, люди уже знают, что я приеду из хосписа. Я прихожу, и мы начинаем разговаривать, может, о простых вещах. Например, о том, какие препараты человек принимает, как они действуют, помогают ли. Когда есть время не торопиться и все спокойно обсудить, получается любопытный эффект: я включаюсь и как священник, и как сотрудник выездной службы. Мне больше доверяют.
— Вы устаете, «выгораете»?
— В нашем случае сотрудникам и волонтерам сложно оценить свой труд — у него нет результата, который можно потрогать или измерить, он как бы под вопросом, в сослагательном наклонении.
Мы можем говорить себе: «Я понимаю, что без нас этому человеку было бы хуже, он умирал бы тяжелее». Но теплые слова со стороны для нас более ценны. Когда просто говорят: «Спасибо! Что бы мы без вас делали». Но нам так мало кто говорит.
Буфетчик Герасим – это паллиативная помощь в наивысшем проявлении
«Моей задачей было не помочь людям – это очень абстрактно, а сделать структуру, которая бы помогала независимо от того, есть я или нет. Которая, даже если что-то происходит и знамя упало, найдет нового бойца, который поведет всех в бой».
— Вы поняли для себя что-то важное про смерть, работая хосписным священником?
— Пожалуй, только то, что отношение к ней у всех разное. Смерть – тайна, и к тайне ничего нового добавить нельзя. Для кого-то она – страшная тайна. Для кого-то — сакральное действо. Для кого-то полное уничтожение. Для кого-то это унизительно.
— Вы сами боитесь смерти?
— Конечно. Я думаю, даже святые боялись – что бы нам не рассказывали жития, ведь это — литература. Когда апостол Петр говорит «Хочу умерети и с Господом быти», он говорит об очень определенных вещах, нам не нужно забывать о контексте этого высказывания.
Я думаю о другом. Зачем же тогда Христос молился: «Да минует меня чаша сия»? Ведь плач в Гефсиманском саду – это все равно про страх смерти.
Я предпочитаю очень осторожно об этих вещах судить, потому что когда пытаешься что-то там из себя вытащить, получается не по-настоящему. Приоткрыть эту тайну, описать ее… нет, пожалуй, невозможно.
— На литургии мы молимся о кончине безболезненной, непостыдной, мирной. Вы такую видели?
— Знаете, есть вопрос, который мне задавали почти все тверские журналисты: видел ли я чудо исцеления?
Врать не буду, исцеления не видел, а вот чудо человеческого преображения наблюдать случалось. Когда умирающий примиряется с миром, близкими.
Он чувствует их любовь, заботу, и это дает силы. Он не встанет и не пойдет, но не будет мучиться и проклинать, не будет зарываться с немым воем в подушки.
Не то чтобы он не перестанет бояться, нет. Но он будет чувствовать себя нужным, важным, иногда – единственным. Я думаю, что это и есть мирная кончина.
Я вспоминаю одного пациента, мужчину 62 лет, он умирал от рака желудка. К моменту, когда нас пригласили к нему, он уже не вставал с постели, не ел. Мы помогли с обезболиванием, он был в сознании. Успел пригласить нотариуса, завершить все свои земные дела. Успел повидаться с детьми, которые приехали из других городов. Успел исповедоваться и причаститься – впервые в жизни. Он умер в сознании: просто дышал, дышал и перестал дышать. Мне кажется, это мирная кончина.
На прощание отец Александр признался: он много чего успел прочесть о проблемах паллиативной помощи, но главной книгой для него стала повесть Толстого «Смерть Ивана Ильича». «Там есть такой момент: как ухаживал за умирающим Иваном Ильичом буфетчик Герасим. Толстой пишет – и тут он, несомненно, гений, — что когда Герасим брал ноги Ивана Ильича и клал себе на плечи, барину становилось легче. С моей точки зрения, буфетчик Герасим – это паллиативная помощь в наивысшем ее проявлении».
Помочь тверскому хоспису «Анастасия» пожертвованием можно здесь
Фото Павла Смертина